Газета «Волжский университет»

Своими соображениями о том, что такое миф, остался ли он в далеком прошлом или продолжает сопровождать человечество и в эпоху высоких технологий, с нами поделилась доцент кафедры журналистики, кандидат филологических наук Анна Владимировна Жданова.

При слове «миф» у многих возникают ассоциации с чем-то прошлым, далеким, вымышленным - тем, что «было давно и неправда»: в памяти всплывают образы светлых Зевса и Ярилы, гневных Молоха и Тора… Однако миф не покинул человечество, не остался в его историческом или даже доисторическом прошлом - он уверенно сопровождает нас и по сей день, лишь меняя свои формы и по-новому моделируя их восприятие. Несмотря на развитый интеллект, потребность современного человека в мифе не только не исчезает, но даже не уменьшается. Просто потому, что миф и интеллект - явления разной природы.

К определению мифа существует два традиционных подхода: первый видит в мифе древнее предание, рассказ, второй - особое состояние сознания, связанное с историей и культурой. Мифологическое знание базируется не на рациональных доказательствах, а на вере и убеждениях, оно может быть как религиозным, так и внерелигиозным и иметь особую логическую структуру, отличную от обычного рационального мышления. Мифические представления о космосе и хаосе, пространстве и времени цепко держатся в нашем сознании, их легко можно обнаружить и сейчас. Например, главная черта пространства в мифе - его неоднородность, наличие в нем сакрального центра и потенциально враждебной окраины. Именно такую расстановку ценностей демонстрирует расхожий образ «нерезиновой» Москвы и провинции, откуда все «понаехали». Или, скажем, представления обывателя об адронном коллайдере, создающем черную дыру, в которую рухнет мир, - чем это не вариант современной эсхатологии - миф о конце света?..

Миф невозможно свести к сумме исторических и псевдонаучных заблуждений, важнейшей его функцией является объяснительная. Он дает по-своему целостное и даже поэтичное восприятие мира, рисует его в тех понятиях и образах, которые доступны человеческому сознанию на его младенческой стадии развития. Миф позволил приобщиться к вселенской тайне за тысячелетия до того момента, как человек создал научную картину космоса и тем более сам слетал туда и посмотрел, что и как… Правда, это подкорректировало и старую версию мифа, например, современные домыслы о якобы оросительных каналах на Марсе, искусственном происхождении Луны, остывающем Солнце…

Помимо объяснительной, миф выполняет и регулятивную функцию: помогает человеку ориентироваться в мире, предписывает правила поведения и систему ценностей. Например, во времена СССР социоисторическая легенда идеально укладывалась в матрицу традиционного мифа: космогенез - творение нового мира (революция), эпоха битв (Гражданская война и Великая Отечественная), вожди партии и их перерождения («Сталин - это Ленин сегодня»), нетленные мощи вечно живого первопредка. Сюда органично добавлялись агиографические, или житийные, компоненты (герои войны и труда, стахановцы, пионеры-герои и т.д.).

Во многом мифологична и современная политика. Ведь архаические и нынешние политические мифы имеют много общего: объясняют существующую реальность и создают образ грядущей (олимпиада в Сочи); организуют поведение индивида и широких масс («не надо раскачивать лодку»); реализуются в общественных ритуалах и укрепляют социальные связи (школьные выпускные как обряд инициации). Отличия, правда, так же очевидны - мифологизируются не боги, культурные герои или предки, а реальные люди и события настоящего и недавнего прошлого. Политические легенды не наследуются из глубины веков, но создаются (невольно или целенаправленно) определенными людьми и распространяются главным образом через СМИ. Современная мифология развивается и существует рядом с объективным научным знанием и даже черпает из него свой материал, рядится в научные одежды (например, ставшие мемом «британские ученые»).

Нужно сказать, что само устройство современного информационного общества порождает унифицированную личность с довольно стандартными потребностями и способами их удовлетворения, о чем много размышляли французский социолог и психолог Серж Московичи (понятия «массы» и «публики») и испанский философ Хосе Ортега-и-Гассет (термин «человек-масса»).

Итак, современное мифотворчество, если подходить к нему широко (мифы в современной жизни, литература как миф, мифология популярной науки, мифологизация повседневности и поведенческих моделей и т.п.), - практически неисчерпаемая тема, анализ которой является сферой не только культурологии, но также психологии и социологии. Поэтому, не покушаясь на чужой «хлеб», я возвращаюсь к своему основному учебному предмету и предлагаю проанализировать основные и наиболее характерные способы использования мифа в зарубежной литературе ХХ века.

Именно в этот период многие национальные литературы, существовавшие веками, но «варившиеся в собственном соку», выходят на мировую арену, становятся популярны и читаемы во всем мире, обретают престижные премии. И все благодаря возвращению к своим истокам, мифам. Так произошло со странами Латинской Америки, литература которых развивалась с XVI века, но долгое время была откровенно вторичной, ориентировалась на европейские, прежде всего испано- и франкоязычные образцы, адаптировала их к местному материалу и лишь в ХХ веке обрела подлинное лицо, показав синтез мировых рас, культурных и мифических представлений своего региона. Подобный процесс пережила литература и Японии, и Китая, и в целом Востока в широком понимании - в том числе и арабо-язычного.

Сегодня литература черпает в традиционной мифологии и классический сюжет, и новаторский импульс, используемые ею мифы разнообразны по своим источникам (местный языческий, античный, библейский и др.). Давайте проанализируем, как именно работают с мифом современные авторы.

Один из способов, самый очевидный - это использование местного мифа, его приспособление под западного читателя. В качестве примера назову нигерийца Амоса Тутуолу, чьи произведения 1950-60-х годов («Путешествие в город мертвых», «Моя жизнь в лесу духов» и др.), опирающиеся на мифы народа йоруба, к которому принадлежит автор, вызвали широкий интерес своим «магическим реализмом» за много лет до выхода знаменитого романа Г.Гарсиа Маркеса «Сто лет одиночества». Гватемальский нобелевский лауреат Мигель Анхель Астуриас опирается в романах («Господин Президент», «Маисовые люди» и др.) на мифологию индейцев майя-киче и эпос «Пополь Вух».

Часто писатели пересказывают миф «на новый лад» - не меняя основы, вносят личностный аспект в его интерпретацию. Так поступает немка Криста Вольф в романах «Кассандра» и «Медея», где образы заглавных героинь поднимают актуальную в любую эпоху проблему психологической и социальной идентичности женщины в обществе. Ранее в подобном направлении шел французский модернист Андре Жид (повести «Плохо прикованный Прометей», «Тесей», трагедия «Эдип»). А совсем недавно итальянец Алессандро Барикко необычным названием своей книги «Гомер. Илиада» сообщил нам о том, что его прочтение эпоса не будет принципиально новым. Однако автор внес важные формальные (но не всегда, думается, оправданные и удачные) коррективы в само повествование: убрал образы богов, так как они, по его мнению, «дублировали» человеческую историю; сократил материал, избегая «ненужных» повторов; добавил информацию из иных, негомеровских, античных текстов; модернизировал лексику и синтаксис; ввел в каждый эпизод фигуры рассказчиков, полагая, что рассказ от первого лица более привычен и приемлем для современного читателя…

Другой способ можно обозначить как «мифологический апокриф» - это слово означает «скрытый, сокровенный, тайный». Так называют произведения, не вошедшие в канон. В нашем случае это как раз те ситуации, когда автор дает свою, новаторскую, часто неожиданную трактовку хрестоматийной истории. Например, Лион Фейхтвангер в рассказе «Одиссей и свиньи» трактует эпизод, в котором волшебница Цирцея превратила спутников Одиссея в свиней, в новом ключе, анализируя неистребимый обывательский конформизм. Аргентинец Хорхе Луис Борхес в «Доме Астерия» радикально переосмысляет образы Тесея и Минотавра.

Миф может использоваться писателями в качестве иллюстрационного материала для их философских взглядов. Так поступали, к примеру, французские писатели-экзистенциалисты: Жан-Поль Сартр в пьесе «Мухи» опирается на греческий миф и на примере образов Агамемнона, Клитемнестры, Ореста и Электры исследует проблемы ответственности и ангажированности человека, его «заброшенности» в мир и сущности «пограничной ситуации». Альбер Камю в трактате «Миф о Сизифе» также анализирует через «вечный образ» взаимоотношения личности и «высшей силы», далеко не всегда гуманной и постижимой.

Рассказанная история может получить дополнительную глубину и выход на новый уровень, а ее герой - обрести особую значимость и психологическую сложность именно за счет обращения к мифу. Так происходит в ставшем классикой ХХ века романе Джеймса Джойса «Улисс», герои которого, обычные тогдашние дублинцы, соотносятся с героями гомеровской «Одиссеи», или же в романе американца Джона Апдайка «Кентавр», где школьный учитель периодически ощущает себя Хироном. Обратите внимание на то, что во многом выполненный по образцу Джойса текст Апдайка имеет тем не менее принципиально иную субъектную организацию. Источником мифологических аналогий в нем выступает не автор, а персонаж: Леопольд Блум у Джойса не знает, что он «Одиссей», а учитель Колдуэлл сам создает свою мифологию «кентавра».

Одним из наиболее популярных и интересных способов обращения к мифу становится реминисценция («воспоминание») - ассоциация, непрямое, незакавыченное цитирование. Ее выявление в тексте становится важным компонентом работы читателя, способом повышения его «квалификации». Ведь произведение может быть прочитано и без обнаружения этого пласта, оставшегося в подтексте. Тогда потребитель получит обедненный вариант литературного продукта с урезанным содержанием и смыслом. Такое может произойти, скажем, с романом Кена Кизи «Над кукушкиным гнездом», который можно воспринять как психологический боевик о противостоянии личности и системы (ставшая классической экранизация Милоша Формана раскрывает его именно с этой стороны). Однако для Кизи как представителя движения хиппи Новый Завет был «культовой книгой» во всех смыслах - и внимательный читатель увидит, насколько пронизан текст евангельскими перекличками на всех уровнях: система персонажей, символика имен и чисел, сюжетные ходы…

Наконец, надо назвать и такой характерный для ХХ века способ работы с мифом, как создание авторской мифологии. Обширная литература фэнтези, созданная Дж. Р.Р. Толкиеном, К.С. Льюисом и многими другими авторами, породила различные жанровые разновидности и типы персонажей, которые заслуживают отдельного рассмотрения и классификации.

Таким образом, мы смогли убедиться в цепкости и жизнеспособности мифа в современной жизни и литературе.

P.S. Когда я уже дописывала этот материал, из телевизора, рассадника мифов, донеслась фраза: «То, что Северная Корея обладает мощным ядерным потенциалом, безусловно, является мифом». Вот и ломай тут голову, является диктор сторонником первого или второго подхода к определению мифологии, то есть: наличие у КНДР атомной бомбы - это неправда или всего лишь недоказанный факт? Да уж, под началом Зевса и Ярилы жилось как-то спокойнее…

Просмотров: 7840

« Все статьи